✦ Имя персонажа: Андреа Манчини;
✦ Возраст: 05.01.1630, 23 года;
✦ Происхождение: фарнианец, свободный гражданин;
✦ Профессия/Род деятельности: художник.

✦ Рост/Вес: 176 см/80 кг;
✦ Цвет волос/глаз: чёрный/тёмно-карий;
✦ Особые приметы: сломанные в детстве безымянный палец и мизинец на правой руке плохо срослись, из-за чего Андреа вынужден периодически перекладывать кисть в левую руку, чтобы избежать болей. Достаточно свободно управляется обеими руками, но не придаёт этому значения;
✦ Общее описание: невысок, и оттого склонен держаться почти неестественно прямо, и слегка задирать подбородок вверх: положение, из которого не позволяет себе выйти даже наедине с самим собой. Вьющиеся волосы слегка не достают до плеч, глаза настолько тёмные, что зрачок сливается с радужкой. Как и все южане, склонен активно жестикулировать в разговоре.

До девичьих обмороков талантлив, и пользуется этим. Лёгок на подъём, общителен, учтив и вежлив, умело различает время молчать и время говорить, обладает способностью оказываться в нужное время в нужном месте: если верить злым языкам, она способствовала стремительному взлёту его карьеры больше, чем его талант. Уважает сострадание, ненавидит жалость; безумная эмпатия вынуждает одновременно тянуться к людям в поисках новых эмоций, ощущений, переживаний, выплёскиваемых на холст, и закрываться от них, когда чужая боль или счастье бьют через край, и оставляют художника с ломотой в висках. Балансирует помпезный шик высшего общества мрачноватой аскетичностью уединения, в которой спасается от суеты. Мастерски сбегает от трудностей любого плана, предпочитая игнорировать их наличие до той самой секунды, когда они становятся неизбежными: пользуясь статусом, милостиво позволяет окружающим решать свои проблемы за себя. Его изобретательность порой граничит с безумием, его действия непродуманны, его переменчивость раздражает похлеще мух в супе: он ощутимо оторван от реальности, и точно знает, что день, когда он спустится с небес на землю и погрязнет в быту, будет концом равно его карьеры и жизни, и оттого оттягивает этот момент, как может. 

Шумный пыльный Фарнини, разрывающий рассветную муть базарным гомоном тысячи наречий, был для него тем самым загадочным домом, о котором слагали излишне – на вкус Андреа, - слащавые баллады. Манчини понимал мать-белошвейку, крепко сжимающую узловатыми пальцами свой кусок земли, как одну из мягких восточных тканей, куда больше отца, чьи глаза вспыхивали каждый раз, когда речь заходила о дальних границах. Осознавал, что хлеб и мясо на столе не берутся из ниоткуда, и длительные походы отца обусловлены в первую очередь необходимостью разгонять кровь по венам Торговой Лиги, но с малых лет мучился нехорошим предчувствием, что те, кто бредит бесконечными дорогами, не живут под крышей слишком долго. Или, по крайней мере, не живут счастливо. Поэтому, когда какой-то из особенно холодных поздних вёсен один из лучших купцов Лиги пропал где-то в пути, Андреа не горевал, ведь отец, вероятнее всего, не погиб ни от рук разбойников, ни от когтей диких зверей, а просто слился в одно целое с одним из трактов, убегающим к границам Вэй Ши Гуо.
Работа, тяжким грузом навалившаяся на плечи после исчезновения отца, вгоняла в скуку. Работа не давала забыть о неприятном факте бренности всего сущего, что флоринов в конце дня будет меньше, а спина и руки будут болеть больше. Андреа работал в лавке друзей отца, быстро выучившись лихо отсчитывать монеты и зазывать посетителей, но тяготился каждой минутой, проведённой за прилавком. Чтобы отвлечься, он рисовал, и это было тем единственным, что он делал вдохновенно и безотрывно: неумело, но узнаваемо передавал хмурые лица покупателей, с прозорливой цепкостью выхватывая их характерные черты. Даже в зачастую неровных линиях прослеживалось бесспорное сходство. Устав от лиц, обращался к улицам. Бросал работу, хватался за кисти, и с той тщательностью, с которой он не делал ничего больше, выводил тонкие стебли ростков, пробившихся сквозь камни главной площади с западной стороны, чуть в стороне от дворца дожей.
Камень на камне и зубчатые стены; младшая дочь дожа, с любопытством подглядывающая из-за плеча, её мать, оценившая талант, её отец, небрежным покровительственным жестом распахнувший двери их дома, и разрешивший Андреа бывать у них, с условием, что художник, - он повертел тогда головой, ища, к какому же художнику обращается дон Серра, - продолжит своё обучение под пристальным взором самого дожа. О практичной стороне вопроса Манични не думал. Его назвали художником, а значит, он теперь обязан был им стать.
Обучение рисованию в доме дожа мало походило на зарисовки украдкой на полях учётной книги, но Андреа с жадностью постигал науку, проводя за книгами и набросками бессчётные часы, добывал редкие краски, используя старые торговые связи отца, и пару раз падал в обмороки от усталости прямо за мольбертом, но лишь крепче сжимал кисть, потому что позади была простая пыльная жизнь, после потери кормильца граничащая с бедностью, а впереди маячили перспективы куда более светлые, чем субботний рыбный рынок. Пальцы были не в чешуе, а в краске, и впервые в жизни Андреа мог сказать, что его состояние было чем-то похоже на счастье. По крайней мере, то, каким он его себе представлял.
Шло время, шли заказы, шли деньги. Андреа научился находить удовольствие в общении с сильными мира сего не столько с финансовой точки зрения, - деньги мало его волновали, - но и простого человеческого общения с теми, кто на проверку оказывался интереснейшими людьми. И каждый – как сундук с сокровищами, тайна на тайне, и все за сотней замков. Пытался соответствовать, придумывал легенды и сочинял небылицы, публика снисходительно списывала его фантазии на причуды, присущие всем творческим людям, и прощала Андреа всё.
Он сам знал, что не всё то, что он говорит, суть есть его фантазии. Часть происходящего вокруг него была слишком странной, чтобы говорить о ней вслух, поэтому он запирал всё в себе, лелея свою маленькую, но странную тайну. Не знал толком, когда и как всё началось, потому что при попытке заглянуть внутрь, глубже, к истокам, сознание затягивало тёмной мутью какого-то животного страха. Страх был тем, что он почувствовал, коснувшись рукой престарелой вдовы на одном из приёмов, леденящий душу ужас, сковавший всё тело и не дававший пошевелиться, оставляя его бессильно смотреть на мрачную чёрную тень, казалось, всматривающуюся в ответ.
Через неделю вдова оказалась задушена. Руками собственной крови, племянника, позарившегося на немалое наследство; пока Фарнини бурлил последними сплетнями, Андреа собирал вещи, чтобы покинуть любимый город на рассвете дня похорон безвременно почившей. Он думал, что оставил тень за спиной, но та направилась за ним, пробираясь в чужие души через его касания, и принося с собой смерть. Он силился подобрать алгоритм, найти какую-то закономерность смертоносным приступам, и до последнего надеялся, что это не с ним. Не из-за него. Но тень следовала за ним по пятам.